12-3-2004

 

Марина Ивановна Цветаева

Marina Ivanovna Tsvetaeva

(1892 – 1941)

 

LINKS:

Courte biographie de Marina Ivanovna Tsvetaeva

Tsvetaeva est-elle une «Poète lesbienne»?

Marina Tsvetaeva (for English-speakers)

Many poems in English                 Mirror

Directory

More poems in English

Many poems in English

Andrey Kneller - translations into English

“Girlfriend” in Russian                 Mirror

Lettre à l’Amazone in Russian

 
Marina Tsvetaeva
 

 

 

 Э. Мандельштаму                
 
Откуда такая нежность?
Не первые — эти кудри
Разглаживаю, и губы
Знавала темней твоих.
 
Всходили и гасли звезды,
Откуда такая нежность?—
Всходили и гасли очи
У самых моих очей.
 
Еще не такие гимны
Я слушала ночью темной,
Венчаемая — о нежность!—
На самой груди певца.
 
Откуда такая нежность,
И что с нею делать, отрок
Лукавый, певец захожий,
С ресницами — нет длинней?
 

18 февраля 1916

 

Where does this tenderness come from?

Where does this tenderness come from?
These are not the--first curls I
have stroked slowly--and lips I
have known are--darker than yours

as stars rise often and go out again
(where does this tenderness come from?)
so many eyes have risen and died out
in front of these eyes of mine.

and yet no such song have
I heard in the darkness of night before,
(where does this tenderness come from?):
here, on the ribs of the singer.

Where does this tenderness come from?
And what shall I do with it, young
sly singer, just passing by?
Your lashes are--longer than anyone's.

1916

Translation from Russian, by Elaine Feinstein

 

Уж сколько их упало в эту бездну ,
Разверзтую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.
.
Застынет все, что пело и боролось,
Сияло и рвалось.
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.
.
И будет жизнь с ее насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет все - как будто бы под небом
И не было меня!
.
Изменчивой, как дети в каждой мине,

И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в камине
Становятся золой.
.
Виолончель, и кавалькады в чаще,
И колокол в селе...
- Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле!
.
К вам всем - что мне, ни в чем не знавшей меры,
Чужие и свои ?!
-Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.
.
И день и ночь, и письменно и устно:
За правду да и нет,
За то, что мне так часто - слишком грустно
И только двадцать лет,
.
За то, что мне прямая неизбежность -
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность
И слишком гордый вид,
.
За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру...
-Послушайте ! - Еще меня любите
За то, что я умру.
.
8 декабря 1913

 

 

 

Il en tomba combien dans cet abîme béant dans le lointain ?

 

Et je disparaîtrai, un jour sans rime du monde, c’est certain.

 

Se figera tout ce qui fut qui chante et lutte et brille et veut,

 

Et le vert de mes yeux, et ma voix tendre, et l’or de mes cheveux.

 

Et la vie sera là, son pain, son sel et l’oubli des journées

 

Et tout sera comme si sous le ciel je n’avais jamais été.

 

Moi qui changeais comme un enfant sa mine, méchante qu’un moment,

 

Qui aimais l’heure où les bûches s’animent quand le cendre les prend,

 

Et le violoncelle, et les cavalcades, et le clocher sonnant,

 

Moi, tellement vivante et véritable, sur le sol caressant !

 

 

A tous, qu’importe, en rien je ne mesure, vous, miens et étrangers,

 

Je vous demande une confiance sûre, je vous prie de m’aimer

 

Et jour et nuit, voie orale ou écrite, pour mes oui non cinglants,

 

Du fait que si souvent je suis trop triste, que je n’ai que vingt ans,

 

Du fait de mon pardon inévitable des offenses passées,

 

Pour toute ma tendresse incontenable et mon trop fier aspect,

 

Et la vitesse folle des temps forts, pour mon jeu, pour mon vrai,

 

Écoutez-moi, il faut m’aimer encore du fait que je mourrai.

 

 

8 décembre 1913

 

БАЙРОНУ

 

Я думаю об утре Вашей славы,

Об утре Ваших дней,

Когда очнулись демоном от сна Вы

И богом для людей.

 

Я думаю о том, как Ваши брови

Сошлись над факелами Ваших глаз,

О том, как лава древней крови

По Вашим жилам разлилась.

 

Я думаю о пальцах, очень длинных,

В волнистых волосах,

И обо всех - в аллеях и в гостиных -

Вас жаждущих глазах.

 

И о сердцах, которых - слишком юный -

Вы не имели времени прочесть,

В те времена, когда всходили луны

И гасли в Вашу честь.

 

Я думаю о полутемной зале,

О бархате, склоненном к кружевам,

О всех стихах, какие бы сказали

Вы - мне, я - Вам.

 

Я думаю еще о горсти пыли,

Оставшейся от Ваших губ и глаз...

О всех глазах, которые в могиле.

О них и нас.

 

24 сентября 1913, Ялта

 

            À BYRON

Je pense au matin de votre gloire,
Au matin de votre vie,
Quand démon vous vous êtes éveillé
Et Dieu pour les hommes.

Je pense à vos sourcils
Qui cerclent la flamme de vos yeux,
À la lave du sang ancien
Qui coule dans vos veines.

Je pense à vos doigts — si longs —
Dans vos cheveux bouclés
Et aux regards qui vous dévorent
Dans les salons et les allées.

Je pense à ces cœurs que, trop jeune,
Vous n'eûtes le temps de lire,
Tandis que des lunes jaillissaient
Et s'éteignaient pour votre gloire.

Je pense à ce salon obscur,
Au velours penché sur la dentelle,
À vous qui m'auriez dit vos vers
Et moi — les miens — pour vous.

Je pense encore à la poussière
Qui reste de vos lèvres et de vos yeux —
À tous ces yeux qui reposent morts...
À eux, à nous...

                    24 septembre 1913.

 

О слезы на глазах!
Плач гнева и любви!
О Чехия в слезах!
Испания в крови!

О черная гора,
Затмившая - весь свет!
Пора - пора - пора
Творцу вернуть билет.

Отказываюсь - быть.
В Бедламе нелюдей
Отказываюсь - жить.
С волками площадей

Отказываюсь - выть.
С акулами равнин
Отказываюсь плыть -
Вниз - по теченью спин.

Не надо мне ни дыр
Ушных, ни вещих глаз.
На твой безумный мир
Ответ один - отказ.

15 марта - 11 мая 1939

 

Ô larmes des obsèques,
Cris d'amour impuissants !
Dans les pleurs sont les Tchèques,
L'Espagne est dans le sang.

Comme elle est noire et grande,
La foule des malheurs !
Il est temps que je rende
Mon billet au Seigneur.

Dans ce Bedlam des monstres
Ma vie est inutile;
À vivre je renonce
Parmi les loups des villes.

Hurlez, requins des plaines !
Je jette mon fardeau,
Refusant que m'entraîne
Ce grand courant des dos...

Voir... Non, je ne consens,
Écouter... Pas non plus;
À ce monde dément
J'oppose mon refus !

Paris, 15 mars-11 mai 1939
 

 

Hear the poem!                

Рас - стояние: версты, мили...
Нас рас - ставили, рас - садили,
Чтобы тихо себя вели
По двум разным концам земли.

Рас - стояние: версты, дали...
Нас расклеили, распаяли,
В две руки развели, распяв,
И не знали, что это - сплав

Вдохновений и сухожилий...
Не рассорили - рассорили,
Расслоили...
                        Стена да ров.
Расселили нас как орлов-

Заговорщиков: версты, дали...
Не расстроили - растеряли.
По трущобам земных широт
Рассовали нас как сирот.

Который уж, ну который - март?!
Разбили нас - как колоду карт!

24 марта 1925

 

 

          

  À BORIS PASTERNAK

Dis-tance : des verstes, des milliers...
On nous a dis-persés, dé-liés,
Pour qu'on se tienne bien : trans-plantés
Sur la terre à deux extrémités.

Dis-tance : des verstes, des espaces...
On nous a dessoudés, déplacés,
Disjoint les bras — deux crucifixions,
Ne sachant que c'était la fusion

De talents et de tendons noués...
Non désaccordés : déshonorés,
Désordonnés...
                            Mur et trou de glaise.
Écartés on nous a, tels deux aigles —

Conjurés : des verstes, des espaces...
Non décomposés : dépaysés.
Aux gîtes perdus de la planète
Déposés — deux orphelins qu'on jette !

Quel mois de mars, non mais quelle date ?!
Nous a défaits, tel un jeu de cartes !

                    24 mars 1925.

 

 

                  

      М. А. Кузмину

Два зарева! - нет, зеркала!
Нет, два недуга!
Два серафических жерла,
Два черных круга

Обугленных - из льда зеркал,
С плит тротуарных,
Через тысячеверстья зал
Дымят - полярных.

Ужасные! - Пламень и мрак!
Две черных ямы.
Бессонные мальчишки - так -
В больницах: Мама!

Страх и укор, ах и аминь...
Взмах величавый...
Над каменностию простынь -
Две черных славы.

Так знайте же, что реки - вспять,
Что камни - помнят!
Что уж опять они, опять
В лучах огромных

Встают - два солнца, два жерла,
- Нет, два алмаза! -
Подземной бездны зеркала:
Два смертных глаза.

2 июля 1921

 

LES YEUX

 

Deux lueurs rouges — non, des miroirs !
Non, deux ennemis !
Deux cratères séraphins.
Deux cercles noirs

Carbonisés — fumant dans les miroirs
Glacés, sur les trottoirs,
Dans les salles infinies —
Deux cercles polaires.

Terrifiants ! Flammes et ténèbres !
Deux trous noirs.
C'est ainsi que les gamins insomniaques
Crient dans les hôpitaux : — Maman !

Peur et reproche, soupir et amen...
Le geste grandiose...
Sur les draps pétrifiés —
Deux gloires noires.

Alors sachez que les fleuves reviennent,
Que les pierres se souviennent !
Qu'encore encore ils se lèvent
Dans les rayons immenses —

Deux soleils, deux cratères,
— Non, deux diamants !
Les miroirs du gouffre souterrain :
Deux yeux de mort.

                    30 juin 1921.

 

 

 

Идешь, на меня похожий...

Hear the poem!

 

Идешь, на меня похожий,

Глаза устремляя вниз.

Я их опускала - тоже!

Прохожий, остановись!

 

Прочти - слепоты куриной

И маков набрав букет -

Что звали меня Мариной

И сколько мне было лет.

 

Не думай, что здесь - могила,

Что я появлюсь, грозя...

Я слишком сама любила

Смеяться, когда нельзя!

 

И кровь приливала к коже,

И кудри мои вились...

Я тоже была, прохожий!

Прохожий, остановись!

 

Сорви себе стебель дикий

И ягоду ему вслед:

Кладбищенской земляники

Крупнее и слаще нет.

 

Но только не стой угрюмо,

Главу опустив на грудь.

Легко обо мне подумай,

Легко обо мне забудь.

 

Как луч тебя освещает!

Ты весь в золотой пыли...

- И пусть тебя не смущает

Мой голос из-под земли.

 

Коктебель, 3 мая 1913

 

 

 

You walk, and look like me...

 

 

You walk, and look like me,

Your eyes directed down.

I also used to lower mine!

Hey you, passer by, stop!

 

Read-when you've gathered

A bouquet of buttercups and poppies,

That I was called Marina

And how old I was.

 

Don't think that this is a grave,

That I will appear,scary...

I myself loved too much

To laugh, when I shouldn't have!

 

And the blood would come to my face

And my hair was curly...

You passer by, I also was!

You passer by, stop!

 

Break yourself off a wild stem

And after it a berry,-

No wild strawberry is larger or sweeter

Than one from a graveyard.

 

Only don't stand gloomily,

Dropping your head on your chest,

Think about me easily,

As easily then forget!

 

How the sun's ray shines upon you!

You're all covered in golden dust...

-Don't let it disturb you,

My voice from underground.

 

Koktebel 3 May 1913

 

 

 

Poems for

 

 

  Sophia Iakovlevna Parnok

 

"Подруга"                    

Girlfriend

 

1.

Вы счастливы? — Не скажете! Едва ли!
И лучше — пусть!
Вы слишком многих, мнится, целовали,
Отсюда грусть.

Всех героинь шекспировских трагедий
Я вижу в Вас.
Вас, юная трагическая леди,
Никто не спас!

Вы так устали повторять любовный
Речитатив!
Чугунный обод на руке бескровной—
Красноречив!

Я Вас люблю. — Как грозовая туча
Над Вами — грех —
За то, что Вы язвительны и жгучи
И лучше всех,

За то, что мы, что наши жизни — разны
Во тьме дорог,
За Ваши вдохновенные соблазны
И темный рок,

За то, что Вам, мой демон крутолобый,
Скажу прости,
За то, что Вас — хоть разорвись над гробом!
Уж не спасти!

За эту дрожь, за то—что —- неужели
Мне снится сон? —
За эту ироническую прелесть,
Что Вы — не он.

16 октября 1914

 

    

 

 

You’re happy then! You won’t admit it! – Hardly!

Well, let it be!

You’re simple kissed, methinks, too many people

And hence – your grief.

 

I see in you the heroines of Shakespeare’s

Tragic plays

You are the tragic youthful lady

Whom no one saves.

 

You ate so tired mouthing love’s recurrent

Recitative

The iron bruise there on your bloodless hand speaks

Expressively.

 

- I love you! – Like a cloud of thunder over

You hangs – a pall!

Because you are sarcastic, searing hot, and

The best of all.

 

Because in darkness of the roads differ

Our lives and we,

For your inspired enticement and

Dark destiny,

 

Because to you, my steep-browed demon, surely

I’ll say goodbye,

Because – despite all efforts mad to save you! –

You still shall die!

 

Because this thrill I feel, because of – surely

It’s not a dream!

Because of the ironic charm in knowing

You’re not – a he.

 

16 October 1914

 

Translated by Diana L. Burgin                

 

2.

Под лаской плюшевого пледа
Вчерашний вызываю сон.
Что это было? — Чья победа? —
Кто побежден?

Всё передумываю снова,
Всем перемучиваюсь вновь.
В том, для чего не знаю слова,
Была ль любовь?

Кто был охотник? — Кто — добыча?
Всё дьявольски-наоборот!
Что понял, длительно мурлыча,
Сибирский кот?

В том поединке своеволий
Кто, в чьей руке был только мяч?
Чье сердце — Ваше ли, мое ли
Летело вскачь?

И все-таки — что ж это было?
Чего так хочется и жаль?
Так и не знаю: победила ль?
Побеждена ль?

23 октября 1914

 

  

 

 

     Under caresses of an ivy

     Plaid I recalled yesterday's dream.

     Whose victory? Who's been defeated?

     What has it been?

 

     Rethinking everything once more,

     Torturing myself once again.

     In this, for which no word I know,

     Had love ever been?

 

     Who was the hunter? Who - the hunted?

     All is reversed as if by Satan!

     What did the loudly purring Siberian

     Cat, understand?

 

     In this self-willing one another

     Who in whose hand was but a ball?

     Whose heart flew - yours or mine,

     Do you recall?

 

     And still again - what has it been too?

     What do I want, what do I pity?

     And I don't know: Did I win? Did somebody

     Conquer me?

 

 

 

 

3.

Сегодня таяло, сегодня
Я простояла у окна.
Взгляд отрезвленной, грудь свободней,
Опять умиротворена.

Не знаю, почему. Должно быть,
Устала попросту душа,
И как-то не хотелось трогать
Мятежного карандаша.

Так простояла я — в тумане—
Далекая добру и злу,
Тихонько пальцем барабаня
По чуть звенящему стеклу.

Душой не лучше и не хуже,
Чем первый встречный — этот вот,
Чем перламутровые лужи,
Где расплескался небосвод,

Чем пролетающая птица
И попросту бегущий пес,
И даже нищая певица
Меня не довела до слез.

Забвенья милое искусство
Душой усвоено уже.
Какое-то большое чувство
Сегодня таяло в душе.

24 октября 1914

 

 

    

 

     Today was melting, and today

     Before the window I did stand.

     A sober look, a freer chest,

     I'm satisfied just once again.

 

     I don't know why. Perhaps the soul

     Has simply grown tired withal,

     And somehow the rebellious pencil

     I do not wish to touch at all.

 

     Distant to good and evil both,

     Inside the fog I stood, and thus,

     Was lightly drumming with my finger

     Upon the barely sounding glass.

 

     It is indifferent to the soul

     Than this one you first met - say I -

     Than mother-of-the-pearl mud puddles

     Where in full pleasure splashed the sky,

 

     Than bird that overhead is flying

     And dog that's simply running by

     And even the impoverished singer

     Did not begin to make me cry.

 

     The dear art of oblivion

     The soul has mastered all the way.

     Some overwhelmingly big feeling

     Melted within my soul today.

 

 

 

4.

Вам одеваться было лень,
И было лень вставать из кресел.
— А каждый Ваш грядущий день
Моим весельем был бы весел.

Особенно смущало Вас
Идти так поздно в ночь и холод.
— А каждый Ваш грядущий час
Моим весельем был бы молод.

Вы это сделали без зла,
Невинно и непоправимо.
— Я Вашей юностью была,
Которая проходит мимо.

25 октября 1914

 

 

 

     You were too lazy to get dressed,

     Too lazy to get up for me.

     And every following day for you

     Would have been happy with my glee.

 

     To come so late on a cold night

     Embarrassed you especially.

     And every following hour for you

     Would have been young with this my glee.

 

     I was the youth that passed you by -

     You did this without ill intent,

     Your actions were in every way

     Incorrigible, innocent.

 

 

 

5.

Сегодня, часу в восьмом,
Стремглав по Большой Лубянке,
Как пуля, как снежный ком,
Куда-то промчались санки.

Уже прозвеневший смех...
Я так и застыла взглядом:
Волос рыжеватый мех,
И кто-то высокий — рядом!

Вы были уже с другой,
С ней путь открывали санный,
С желанной и дорогой, —
Сильнее, чем я — желанной.

Oh, je n'en puis plus, j'etouffe*—
Вы крикнули во весь голос,
Размашисто запахнув
На ней меховую полость.

Мир — весел и вечер лих!
Из муфты летят покупки...
Так мчались Вы в снежный вихрь,
Взор к взору и шубка к шубке.

И был жесточайший бунт,
И снег осыпался бело.
Я около двух секунд —
Не более — вслед глядела.

И гладила длинный ворс
На шубке своей — без гнева.
Ваш маленький Кай замерз,
О Снежная Королева.

26 октября 1914
————
* О, я больше не могу, я задыхаюсь! (фр.).

 

  

     Today, around eight, dashing through

     Big Lubanka straight ahead,

     Like bullet, like snowball,

     Somewhere rushed the sled.

 

     Already the laughter rang...

     I froze as I peered:

     Red down of the hair

     And somebody tall was near!

 

     We were with another, and opened

     Another sled route entire,

     With wished-for and dear to me -

     More strongly, than I - desired.

 

     "O, je n'en puis plus, j'étouffe!" -

     You screamed in full voice of yours,

     And boldly went tucking in

     The hollow of fur on her.

 

     World is happy, and evening is bold!

     From the muff purchases fly...

     Thus you rushed in a snowstorm,

     Coat to coat, eye to eye.

 

     And cruellest mutiny happened,

     And white snow did pour.

     I followed you with my eyes

     For two seconds - and no more.

 

     And caressed the longish nap

     Upon his coat - without wrath.

     O Snow Queen! Your little Kai

     Is frozen to death.

 

 

6.

Ночью над кофейной гущей
Плачет, глядя на Восток.
Рот невинен и распущен,
Как чудовищный цветок.

Скоро месяц — юн и тонок —
Сменит алую зарю.
Сколько я тебе гребенок
И колечек подарю!

Юный месяц между веток
Никого не устерег.
Сколько подарю браслеток,
И цепочек, и серег!

Как из-под тяжелой гривы
Блещут яркие зрачки!
Спутники твои ревнивы? —
Кони кровные легки!

6 декабря 1914

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

How your pupils sparkle brightly

From beneath your heavy mane!

Are your fellow-travellers jealous?

Thoroughbreds can really race!

 

7.

Как весело сиял снежинками
Ваш — серый, мой — соболий мех,
Как по рождественскому рынку мы
Искали ленты ярче всех.

Как розовыми и несладкими
Я вафлями объелась — шесть!
Как всеми рыжими лошадками
Я умилялась в Вашу честь.

Как рыжие поддевки—парусом,
Божась, сбывали нам тряпье,
Как на чудных московских барышень
Дивилось глупое бабье.

Как в час, когда народ расходится,
Мы нехотя вошли в собор,
Как на старинной Богородице
Вы приостановили взор.

Как этот лик с очами хмурыми
Был благостен и изможден
В киоте с круглыми амурами
Елисаветинских времен.

Как руку Вы мою оставили,
Сказав: «О, я ее хочу!»
С какою бережностью вставили
В подсвечник — желтую свечу...

— О, светская, с кольцом опаловым
Рука! — О, вся моя напасть! —
Как я икону обещала Вам
Сегодня ночью же украсть!

Как в монастырскую гостиницу
— Гул колокольный и закат —
Блаженные, как имянинницы,
Мы грянули, как полк солдат.

Как я Вам — хорошеть до старости —
Клялась — и просыпала соль,
Как трижды мне — Вы были в ярости!
Червонный выходил король.

Как голову мою сжимали Вы,
Лаская каждый завиток,
Как Вашей брошечки эмалевой
Мне губы холодил цветок.

Как я по Вашим узким пальчикам
Водила сонною щекой,
Как Вы меня дразнили мальчиком,
Как я Вам нравилась такой...

Декабрь 1914

 

How tiny snowflakes sparkled merrily

On your gray, my sable fur

How long we combed the Christmas for

The brightest ribbons that there were.

 

How on those pink unsweetened waffles I

Just gorged myself – I ate all six!

How in your honor I felt tenderness

For every chestnut mare we met.

 

How reddish coated hawkers – blaspheming

With vigor, tried to sell us rags,

How simple peasant women marveled at

Us strange and fancy Moscow gals.

 

How when the crowd was finally scattering,

We neared the church and slipped inside.

How on an ancient Bogoroditsa 1

You simply riveted your eyes.

 

How noble, good, and wan her visage was

With sad and melancholy gaze,

Encircled by the pudgy Cupids on

The eighteenth-century icon case.

 

How after sighing “Oh, I want her so!”

You suddenly let go my hand

With such solicitude you lit and placed

A yellow candle on the stand.

 

- Oh cultivated, ringed-in-opal

Hand! My whole unlucky plight! –

How recklessly I promised you

To steel the icon that same night.

 

How stomping like a soldiers’ regiment

 - The sunset and sound of bells, -

In blissful spirits, just like name-day girls,

We hit the nunnery hotel.

 

How swearing to you I’d get prettier

Until old age, I crossed my heart,

How three times straight – oh you were furious –

The king of hearts 2 showed in my cards.

 

How you then took my head between your hands,

Caressing each and every wisp

How on that small enamel brooch of yours

The flower cooled my lips.

 

How I across your tapered fingertips

Traced patterns with my sleepy cheek,

“How like a boy!” you told me teasingly.

How much you liked a girl like me…

 

December 1914

 

Translated by Diana L. Burgin            

 

8.

Свободно шея поднята,
Как молодой побег.
Кто скажет имя, кто — лета,
Кто — край ее, кто - век?

Извилина неярких губ
Капризна и слаба,
Но ослепителен уступ
Бетховенского лба.

До умилительности чист
Истаявший овал.
Рука, к которой шел бы хлыст,
И — в серебре — опал.

Рука, достойная смычка,
Ушедшая в шелка,
Неповторимая рука,
Прекрасная рука.

10 января 1915

 

 

 

     Just like a young plant sprout

     The neck is high and free.

     Who'll tell the name, who - years,

     Who - place, who - century?

 

     The curve of not bright lips

     Is capricious and wan,

     But blinding is the terraced

     Forehead of Beethoven.

 

     Clean to endearment

     Is the molten oval.

     A hand, in which a whip would do,

     And - in the silver - opal.

 

     Hand, meriting a fiddlestick,

     Gone into precious silk,

     A beautiful hand also,

     A hand that is unique.

 

 

9.

Ты проходишь своей дорогою,
руки твоей я не трогаю.
Но тоска во мне — слишком вечная,
Чтоб была ты мне — первой встречною.

Сердце сразу сказало: «Милая!»
Всё тебе — наугад — простила я,
Ничего не знав, — даже имени! —
О, люби меня, о, люби меня!

Вижу я по губам — извилиной,
По надменности их усиленной,
По тяжелым надбровным выступам:
Это сердце берется — приступом!

Платье — шелковым черным панцирем,
Голос с чуть хрипотцой цыганскою,
Всё в тебе мне до боли нравится, —
Даже то, что ты не красавица!

Красота, не увянешь за лето!
Не цветок — стебелек из стали ты,
Злее злого, острее острого
Увезенный — с какого острова?

Опахалом чудишь, иль тросточкой, —
В каждой жилке и в каждой косточке,
В форме каждого злого пальчика, -
Нежность женщины, дерзость мальчика.

Все усмешки стихом парируя,
Открываю тебе и миру я
Всё, что нам в тебе уготовано,
Незнакомка с челом Бетховена!

14 января 1915

 

 

 

 

There you go about your business,

And I can’t touch you passing by,

But I long for you – too eternally,

For you to be for me – some passerby!

 

“Darling!”, said my heart, immediately:

I forgave you all – and utterly,

Knowing nothing – and unknowingly!

Love me, please, o love just me!

 

Your lips convey to me – through their curvature,

Through their exacerbated arrogance, -

As do your forehead’s stern protuberances

Seize this heart by storm, not chance!

 

Your voice – its hint of gypsy throatiness,

Your dress – a black silk coat-of-mail,

Everything about you pleases painfully, -

Even that you are not beautiful!

 

Beauty, you’ll not wither with the summertime!

Not a flower – you’re a stalk of steel,

Wickeder than wicked, spicier than spicy,

From what island – transported here!

 

As you snap a fan, or twirl a walking stick, -

In your each and every move I sense,

And in every wicked fingerlet, -

Woman’s tenderness, boy’s impertinence.

 

With my verse all laughter parrying,

I reveal to you and the world-at-large,

Stranger with the brow of Beethoven,

All in you that lies in store for us!

 

14 January 1915

 

Translated by Diana L. Burgin          

10.

Могу ли не вспомнить я
Тот запах
White-Rose* и чая,
И севрские фигурки
Над пышащим камельком...

Мы были: я — в пышном платье
Из чуть золотого фая,
Вы — в вязаной черной куртке
С крылатым воротником.

Я помню, с каким вошли Вы
Лицом — без малейшей краски,
Как встали, кусая пальчик,
Чуть голову наклоня.

И лоб Ваш властолюбивый,
Под тяжестью рыжей каски,
Не женщина и не мальчик, —
Но что-то сильней меня!

Движением беспричинным
Я встала, нас окружили.
И кто-то в шутливом тоне:
«Знакомьтесь же, господа».

И руку движеньем длинным
Вы в руку мою вложили,
И нежно в моей ладони
Помедлил осколок льда.

С каким-то, глядевшим косо,
Уже предвкушая стычку, —
Я полулежала в кресле,
Вертя на руке кольцо.

Вы вынули папиросу,
И я поднесла Вам спичку,
Не зная, что делать, если
Вы взглянете мне в лицо.

Я помню — над синей вазой —
Как звякнули наши рюмки.
«О, будьте моим Орестом!»,
И я Вам дала цветок.

С зарницею сероглазой
Из замшевой черной сумки
Вы вынули длинным жестом
И выронили—платок.

28 января 1915
————
* Белой розы (модные в то время духи).

 

 

 

 

How can I not remember

That scent of tea and White Rose 3,

And Sèvres porcelain figures

Above the blazing fire…

 

You wore: a black knit jacket

With a wing-shaped collar,

I a splendid dress of

An almost golden faille.

 

I can recall your face as

You entered – no trace of makeup,

And stood, biting a finger,

Your head held to the side.

 

Your power-loving forehead

Beneath its heavy red helmet.

 - Not a boy and not a woman,

But something that’s stronger than I!

 

I rose in an unforced motion

As people gathered around us.

And somebody jocularly

Said: “Get acquainted, gentlemen!”

 

And in a protracted motion

You put your hand in mine and

Upon my palm that sliver

Of ice affectionately leant.

 

With somebody glancing sideways,

Already sensing a skirmish,

I half lay in my armchair

And twisted my ring to the side.

 

You took a cigarette out,

And I immediately lit it,

Not knowing what I’d do if

You looked me on the eye.

 

I and recall our glasses –

Above a blue vase – clinking

“Oh, be for me Orestes 4!”

And I gave you a flower.

 

You laughed – at what I was saying! –

And from your black chamois handbag

You drew in a lengthy gesture

A hankie and – let it drop.

 

28 January 1915

 

Translated by Diana L. Burgin                     

 

 

11.

Все глаза под солнцем — жгучи,
День не равен дню.
Говорю тебе на случай,
Если изменю:

Чьи б ни целовала губы
Я в любовный час,
Черной полночью кому бы
Страшно ни клялась, —

Жить, как мать велит ребенку,
Как цветочек цвесть,
Никогда ни в чью сторонку
Глазом не повесть...

Видишь крестик кипарисный?
— Он тебе знаком —
Все проснется — только свистни
Под моим окном.

22 февраля 1915

 

 

 

 

 

 

     Under sun the eyes are burning,

     Day's not equal day.

     I tell you for that occasion

     If I would betray:

 

     Whose lips I had not been kissing

     In the hour of love,

     To whom I upon black midnight

     Did not scarily vow -

 

     To live, like a flower blooms, like

     Mother tells a child,

     Never with an eye to go

     To any side..

 

     See that cross made of cypress?

     It's familiar to you.

     All will wake - you only whistle

     Under my window.

 

 

 

12.

Сини подмосковные холмы,
В воздухе чуть теплом — пыль и деготь.
Сплю весь день, весь день смеюсь, — должно
Выздоравливаю от зимы.

Я иду домой возможно тише:
Ненаписанных стихов — не жаль!
Стук колес и жареный миндаль
Мне дороже всех четверостиший.

Голова до прелести пуста,
Оттого что сердце — слишком полно!
Дни мои, как маленькие волны,
На которые гляжу с моста.

Чьи-то взгляды слишком уж нежны
В нежном воздухе едва нагретом...
Я уже заболеваю летом,
Еле выздоровев от зимы.

13 марта 1915

 

 

13.

Повторю в канун разлуки,
Под конец любви,
Что любила эти руки
Властные твои

И глаза — кого - кого-то
Взглядом не дарят! -
Требующие отчета
За случайный взгляд.

Всю тебя с твоей треклятой
Страстью — видит Бог! —
Требующую расплаты
За случайный вздох.

И еще скажу устало,
— Слушать не спеши! —
Что твоя душа мне встала
Поперек души.

И еще тебе скажу я:
— Все равно—канун! —
Этот рот до поцелуя
Твоего был юн.

Взгляд—до взгляда — смел и светел,
Сердце — лет пяти...
Счастлив, кто тебя не встретил
На своем пути.

28 апреля 1915

 

 

 

 

 

     I'll repeat in hour of parting

     When love comes to end

     That I loved, yes that I loved these

     Your masterful hands

 

     And the eyes - somebody isn't

     Gifted with a glance! -

     Those that answer are demanding

     For a look by chance.

 

     You with your thrice-cursed passion -

     God sees all, say I!

     And demanding a payment for

     An accidental sigh.

 

     And I tiredly say, to listen

     Hurry not at all!

     Why is it that your own soul

     Stands across my soul.

 

     And again I'll also tell you:

     All the same - start this! -

     Far too young was this my mouth

     For your gentle kiss.

 

     Glance is luminous and daring,

     Heart - like five year old...

     Happy's he who did not meet you

     On your road.

 

 

 

 

 

 

14.

Есть имена, как душные цветы,
И взгляды есть, как пляшущее пламя...
Есть темные извилистые рты
С глубокими и влажными углами.

Есть женщины. — Их волосы, как шлем,
Их веер пахнет гибельно и тонко.
Им тридцать лет. — Зачем тебе, зачем
Моя душа спартанского ребенка?

 

Вознесение, 1915

 

 

 

There are names, like suffocating flowers,

And there are glances, like a dancing flame…

There are sinuous, dark mouths

With moist and deep-set corners.

 

There are women. Their hair is like a helmet.

Their fans give off a fatal, subtle fragrance.

They’re thirty years old. Why, oh why

Do you need my Spartan child’s heart?

 

 

 

15.

Хочу у зеркала, где муть
И сон туманящий,
Я выпытать — куда Вам путь
И где пристанище.

Я вижу: мачта корабля,
И Вы — на палубе...
Вы — в дыме поезда... Поля
В вечерней жалобе —

Вечерние поля в росе,
Над ними — вороны...
— Благословляю
Вас на все
Четыре стороны!

3 мая 1915

 

 

 

 

     Before a mirror, where there's fog

     And turbid sleep, your way

     I want to try - where it will lead

     And where there is the quay.

 

     I see: the mast upon a ship,

     And you - on deck, standing...

     You - in the smoke of train... the fields

     In lament of evening

 

     The ravens flying overhead,

     The evening fields in dew...

     In all the four directions I

     Am truly blessing you.

 

 

 

 

16.

В первой любила ты
Первенство красоты,
Кудри с налетом хны,
Жалобный зов зурны,

Звон — под конем — кремня,
Стройный прыжок с коня,
И — в самоцветных зернах —
Два челночка узорных.

А во второй—другой-
Тонкую бровь дугой,
Шелковые ковры
Розовой Бухары,
Перстни по всей руке,
Родинку на щеке,
Вечный загар сквозь блонды
И полунощный Лондон.

Третья тебе была
Чем-то еще мила...

— Что от меня останется
В сердце твоем, странница?

14 июля 1915

 

 

 

 

 

In your first woman you

Loved beauty found in few,

Ringlets of henna hue,

Lure of the zurna’s 5  blues.

 

Hint’s – beneath her horse’s – sound,

Smooth rhythmical dismount,

And, sown with semiprecious

Seed pearls, two Turkish slippers.

 

And in your next, you loved

Arch of a subtle brow,

Carpets of peau de soie

From rosy Bukhara 6 ,

Hand all beringed and sleek

Beauty mark on her cheek,

Always tanned under blonde,

And sights of midnight London.

 

For something else, it’s clear

You found your third girl dear…

 

- What will your heart retain of me,

Wanderess, in its memory!

 

14 July 1915

 

Translated by Diana L. Burgin                  

 

 

17.

Вспомяните: всех голов мне дороже
Волосок один с моей головы.
И идите себе... — Вы тоже,
И Вы тоже, и Вы.

Разлюбите меня, все разлюбите!
Стерегите не меня поутру!
Чтоб могла я спокойно выйти
Постоять на ветру.

6 мая 1915

 

 

Уж часы - который час? -
Прозвенели.
Впадины огромных глаз,
Платья струйчатый атлас...
Еле-еле вижу Вас,
Еле-еле.

У соседнего крыльца
Свет погашен.
Где-то любят без конца...
Очерк Вашего лица
Очень страшен.

В комнате полутемно,
Ночь - едина.
Лунным светом пронзено,
Углубленное окно -
Словно льдина.

- Вы сдались? - звучит вопрос.
- Не боролась.
Голос от луны замерз.
Голос - словно за сто верст
Этот голос!

Лунный луч меж нами встал,
Миром движа.
Нестерпимо заблистал
Бешеных волос металл
Темно-рыжий.

Бег истории забыт
В лунном беге.
Зеркало луну дробит.
Отдаленный звон копыт,
Скрип телеги.

Уличный фонарь потух,
Бег - уменьшен.
Скоро пропоет петух
Расставание для двух
Юных женщин.

1 ноября 1914

 

     The clock - what time it is?

     Rang out.

     Hollows of giant eyes,

     Watered satin of the dress..

     I just about see you, I guess,

     Just about.

 

     The neighboring porch

     Has turned off the light.

     Somewhere they love too much..

     Your face's sketch

     Is a scary sight.

 

     It's semi-dark in the room,

     One is the night.

     Pierced by the light of the moon

     Window deepened -

     Like ice sheet.

 

     "You give up" - the voice burst.

     "I didn't fight by choice."

     Voice from the moon catches frost.

     Voice - like from hundred verst

     This same voice!

 

     Between us stood ray of moon,

     Moving the world everywhere.

     Intolerably shone

     Metal red-brown

     Of crazy hair.

 

     Run of the moon forgot

     History's run.

     Mirror breaks moon apart.

     Knocking of hooves far apart,

     Screeching of a cart.

 

     Light on the street burned down,

     Running fades.

     A cock will sing soon

     Parting for two young

     Ladies.

 

 

 

1.Bogoroditsa” literally means “The Mother of God”; in Russian Orthodoxy this is the common way of referring  to Mary. There are many different icons of Mary as the Mother of God, and they are amongst the most revered images of Russian Orthodox believers.

 

2. The king of hearts indicates romance, particularly the love of a man. This is one of the many images of fortune-telling in this cycle; see also Parnok’s poem of 1915, “Fortune Telling” (Гадание), in which she mentions a “red king”.

 

3. “White Rose”, in English in the original, was a fashionable perfume at the time.  This scent is a heavy, sweet fragrance that originally comes from England.

 

4. In Greek mythology, the son of Agamemnon and Clytemnestra, who, with his sister Electra, avenged his father by slaying his mother and Aeghistus.

 

5. A zurna is a musical instrument that resembles an oboe.

 

6. Located in present-day Uzbekistan, Bukhara (Bokhara) was a major trading and cultural center on the Silk Road from China to the Ottoman Empire; it was ceded to the Russian empire in 1868.

 

Other pages on this poet in this site here and here