12-9-2005
Inga Kuznetsova
Инга Анатольевна Кузнецова
(b. 1974)
LINKS:
|
Directory |
♣ | ♣ | ♣ | ♣ | ♣ | ♣ |
|
Articles |
♣ | ♣ | ♣ | ♣ | ♣ | ♣ |
|
Poems |
♣ | ♣ | ♣ | ♣ | ♣ | ♣ |
| ♣ | ♣ | ♣ | ♣ | ♣ | ♣ |
|
|
сто лет ты лежал под спудом под сердцем у меня как незримый ребенок старинная вещь в сундуке сто лет я держала в руке нитку от журавля а думала это змея полет это детский смешной амулет оберег я прибита к берегу взбираюсь смешивая слои глины песка травы скрипящий на зубах замес милых мест это тесто земли у него вкус любви земляники это тесто превращаемое мной в текст моя нежность пополам с тоской сжимается в комки разбегается птенцами нитка дергается в руке ты храним мной как тесное приданое в сундуке как тесьма как старинная перевязь стершиеся постромки
сколько нужно сказать мне нёбо небо не вмещает слов я укачиваю зыбку наполненную до краев буквами и тку будущее тонкой ниткой от журавля я синица жила за морем и вернулась море я сожгла
|
cent ans tu es demeuré caché sous mon cœur tel un enfant invisible une antiquité dans un coffre cent ans j’ai tenu dans la main le fil d’une promesse je pensais que c’était un cerf-volant un porte-bonheur ridicule une amulette un jouet j’échoue sur la rive je grimpe mélangeant les couches d’argile de sable d’herbe mixture des lieux familiers qui crisse entre les dents la pâte de la terre au goût d’amour de fraise des bois Cette pâte à tarte Que je transforme en texte Une mesure de tendresse pour une mesure de chagrin forme des grumeaux se disperse en oiseaux le fil tire ma main je te garde comme une dot étroite dans ma malle comme un cordon une vieille bandoulière une courroie usée
combien de fois faut-il me le répéter la bouche et le ciel débordent de mots je berce un couffin rempli de lettres à ras bord et je tisse te futur avec le fil trop fin d’un tu l’auras tiens c’est moi du vol des grues mésange migratrice revenue d’au-delà de la mer pour brûler la mer
|
|
|
Нелепый день. Мне смысл его не виден.
Пришла зима, похожая на осень.
Там я стою
челюскинцем на льдине
И я не знаю,
кто там — вертолетчик |
Un jour absurde. Je n’en vois pas le sens. Nul indice ne trahit ses plans. Les espions dorment, motus et bouche close. L’hiver est là, qui ressemble à l’automne, et toute chose évoque un fruit gelé jeté à terre.
L’hiver est là, qui ressemble à l’automne. Les roues tournent sur leurs axes Comme jadis, mais où roulent-elles donc ? Ouvre ce livre au milieu. Tel un explorateur polaire sur un glacier flottant, j’y suis, entourée d’eau.
Tel un explorateur polaire sur un glacier flottant, j’y suis, avec un sourire ahuri, une échelle de corde à la main. Tombée d’un point invisible, j’ignore si c’est un hélicoptère ou un ange qui me l’a lancée.
J’ignore si c’est un hélicoptère ou le vent qui fait tourner les nuages. Le glacier s’écaille comme une coquille d’œuf. Et la fonte des glaces ressemble à l’apparition d’un oiseau, à la mort d’un rêve écrasé par des roues. Je me tiens là, lente et stupide, et je lâche l’échelle de corde... |
|
кругом возможно Бог
сердце ходики ходок уха улицей по снегу в валенках без запятых или это зверь жует с хрустом писчую бумагу иль в грозу ушли косить мальчики бегут вернуть их если спросят есть ли Бог в панике искать по небу я не стану а как ты глаза камерой в предметах смерти рассмотрю живот как попавший в передрягу человек скажу без сил Бог мерцает есть и нету
|
il y a peut-être Dieu partout (*)
le cœur pendule est un marcheur de l’oreille des rues neigeuses en bottes de feutre sons virgules sans s’asseoir un seul instant ou peut-être une bête qui mastique le papier a écrire avec bruit ou peut-être court-on ramener des garçons partis faucher sous l’orage si on me demande Dieu existe-t-il je n’irai pas le chercher à travers ciel paniquée mais comme toi avec la caméra de l’œil dans les objets de mort je discernerai la vie comme un homme pris à la gorge des ennuis je dirai sons forces Dieu clignote il est là puis il n’y est plus
(*)Titre d’un poème d’Alexandre Vvedenski (voir Oeuvres complètes, La Différence, 2002). |
Выдохнуть бьющуюся в гортани
бабочку и неживою природой
лечь, упуская эры братаний
видов, взращенных на кислороде.
Женщина, гумус, материя — мерить
нечего. Эти различья подобны.
Значит, я ближе и к жизни, и к смерти.
Бабочка вздрогнула, сев поудобней.
|
Expirer le papillon qui se débat dans mon gosier et, nature morte, m’étendre, oubliant des ères de fraternité entre les espèces nourries d’oxygène.
Femme, humus, matière : il n’y a rien à mesurer. Ces différences sont semblables. Je suis donc proche de la vie comme de la mort. Le papillon frémit et se pose à son aise. |
|
Срезы двориков. "Дворники", поборники чистоты, сломанные пруты, розги, размокающие за стеклом, уклонисты. Управляют с лёгкостью легковушкою впереди, знают все тупики-ловушки, где добро, где зло. Пыль, пыльцу, отпечатки пальцев стирают они со стекла. Вот легли, как мёртвые усы жука, прибитые дождём. Вот дрожат, как нервные отвесы, будто мы отыскиваем клад на шоссе, но, конечно, только сушку Сашину и найдём. Мне закладывают уши мокрых аллей шелестящие ряды, а машина там, впереди, подмигивает, уходя. Яркоглазый Янус. Говорю себе: подожди, просто так смотри. Не увидишь этого никогда. А не можешь молчать - заполняй перелески, отступая в полях, проставляя для аистов гнёзда над "й", запятые застав. Боль отстала. Стучит, как потерянный мячик, мечта в гулких стенках тебя. И мелькают дома всех оттенков тепла. Травы прежней земли на подошве налипли комком. Ты от них отдели плитки тех площадей, что остались вдали, как от нёба - куски шоколада. И беспечно катай языком лишь слова, как излишек вселенной в руке или пластилин. |
|
Coupe transversale des cours. Les essuie-glace, champions de la propreté, baguettes cassées qui font trempette derrière la vitre, déviationnistes. Ils dirigent aisément l’automobile, ils connaissent tous les pièges des impasses, le bien et le mal. Ils effacent sur la vitre poussière, pollen et empreintes de doigts. Ils se tendent telles les antennes mortes d’un insecte que colle la pluie. Ils tremblent, fils à plomb nerveux, comme si nous cherchions un trésor sur la chaussée, mais nous ne trouverons que le sachet de biscuits de Sacha. Les allées mouillées alignées en colonnes chuintantes m ‘assourdissent, la voiture devant moi clignote en s’éloignant. Janus aux yeux lumineux. Je me dis : attends, regarde simplement. Tu ne verras plus jamais ça. Si tu ne peux pas, en attendant remplis les bosquets, reculant dons les champs, déposant pour les cigognes des nids sur les « i », les virgules des postes de contrôle. La douleur se laisse distancer. Le rêve rebondit, ballon perdu entre les murs sonores de ton être. Des maisons de toutes les nuances de chaleur passent. Voilà tout. Les herbes de l’ancienne terre s’agglutinent sous les semelles. Tu peux en détacher les pavés des places demeurées au loin, comme on décolle des carrés de chocolat adhérant au palais. Roule sous ta langue sans y penser de simples mots, comme un surplus d’univers dans ta main, un peu de pâte à modeler. |
|
Ловля ветра в дырявом кармане, где мелочи нет (так, как нет мелочей для тебя — все мучительно больно), духового оркестра сквозняк — и затакт, и задет чьим-то острым смычком и — летит твой сценарий невольный.
Точно шарик-циркач и обманщик детей самокат, как стремительно эта земля подбегает под ноги! И, наверное, так: из затакта начнется закат, но в трамвайное русло не впасть, не вернуться, пологий —
нет, по логике несовпадений — не вычертить спуск. А бежать вверх по вдоху, выныривая из отверстий ровно раненных флейт, и вплетаться в пучок перепу- танных струнных волокон не темы, но версий.
А потом, по карманам пошарив — ну был же билет! — проследить, как из недр вылетает неясная птица. Книгу жалоб-судеб не проси — даже мелочи нет, и за счастие ты не сумеешь ничем расплатиться. |
|
Chasse au vent dans tu poche trouée dépourvue de monnaie, (pour toi pas de menue monnaie, toute douleur est immense), Courant d’air d’un orchestre à vent, anacrouse au début du morceau, accroché par un archet aigu ton scénario involontaire s’envole.
Comme un ballon de cirque, une trottinette, leurre des enfants : et la terre s’élance si vite à la rencontre des pieds ! l’anacrouse, temps faible, entame le couchant, mais comment s’insérer dans le cours du tramway, comment
revenir en arrière, vers la pente que les divergences empêchent de tracer. Il faut escalader l’aspiration à toutes jambes et jaillir par les orifices des flûtes aux blessures parallèles, s’emmêler dans l’écheveau des cordes, des versions non du thème..
Puis fouiller dans su poche – j’avais pourtant mon billet ! – observer un oiseau flou qui s’échappe des tréfonds. Ne demande pas le livre des réclamations du destin : tu n’as pas la monnaie pour payer ton bonheur. |
|
Tous les poèmes ont été traduits par Christine
Zeytounian-Beloüs. De: Poètes russes d’aujourd’hui, anthologie bilingue, Préface de Konstantin Kedrov, Postface de Boris Lejeune, La Différence, Paris, 2005 ISBN 2-7291-1542-0 |
|
Я пробую в игольное ушко |
I’m trying to fit my destiny into the eye of a needle, like a pony into the tightly drawn square collar. Yet it remains a zero, like a vent sash. Only a geranium is screaming on the windowsill, “intolerable”. We survive by blank verse only. The life is random, memory lives only in words. The silence of the roads hangs heavy. But I believe our inner square where we’re keen will budge and the pony will go capering again, all bitterness forgotten.
Translated by Max Nemtsov |
|
ремонт
это гибель Помпеи |
repairs are like the fall of Pompeii with dust and ashes all over the books we’re still here, late for a stampede see the windowsill trembling with the din of the crowd below us do you hear it? the placid ethnos will be safe from the Etna’s fury and the new era calls us.
Translated by Max Nemtsov
|
|
|
The last 2 poems from: An Anthology of Contemporary Russian Women Poets, edited by Valentina Polukhina and Daniel Weissbort, with a preface by Stefanie Sandler, 266 pp., Carcanet, Manchester, U.K. and University of Iowa Press, U.S.A., 2005, ISBN 1-85754-741-1 |